– Где они?! – накинулась на брата Биззи.

Чак пошарил под подушкой:

– Вот.

Чак шел сквозь весенний вечер, чувствуя запах растущей травы и цветущих деревьев. Он прошел через поля, через ручей, попил воды, бурной от таяния снега, поднял голову, встал и пошел к плоскому камню. Боль шла вместе с ним, и между его глазами и миром колыхалась темная завеса. Если кто-нибудь переставлял стул, Чак в него врезался. Деревья и камни с места не двигались. У камня Чак себя чувствовал безопаснее, чем где бы то ни было.

Он никому не говорил про эту завесу.

Он начал ошибаться, проставляя цены на товарах, но Датберт Мортмайн решил: это потому, что после падения ему ум отшибло.

Рождение ребенка приближалось – это был мальчик, – и мать больше не работала в магазине. Падди О’Киф бросил школу и стал помогать им. Чак выполнял указания Падди, ставил на консервные банки штампы, которые набирал для него Падди. Однажды он услышал, как Падди сказал: «С ним возни больше, чем пользы. Чего вы его не отправите в дурдом?»

Мортмайн пробормотал что-то насчет жены.

– А вы не боитесь, что он навредит младенцу? – спросил Падди.

После этого Чак старался как можно реже попадаться остальным на глаза. Теплые дни он проводил у плоского камня, а в холодные забивался на чердак. Биззи он видел только по вечерам и по воскресеньям, а в другое время у него не было возможности с ней поговорить.

– Чак, что у тебя с глазами?

– Ничего.

– Ты перестал нормально видеть.

– Ничего страшного.

– Мама…

– Не говори маме!

– Но тебе нужно показаться врачу.

– Нет! Они все только и ждут какого-нибудь повода, чтобы избавиться от меня! Ты и сама их, наверно, слышала, Падди и Датберта. Они хотят меня сдать в психбольницу. Для моего же блага – так Мортимер сказал маме. Он сказал, что я дурачок и могу причинить вред младенцу.

Биззи разрыдалась и кинулась обнимать брата:

– Ты не можешь!

– Я и сам знаю, что не могу. Но это единственный довод, к которому мама может прислушаться.

– И ты никакой не дурачок!

Его щеки были мокры от слез Биззи.

– Если ты расскажешь им про мои глаза, они засунут меня в приют для умалишенных – все во благо, мое и ребенка. Я стараюсь не попадаться им на глаза.

– Я буду помогать тебе, Чак, я буду тебе помогать! – пообещала Биззи.

– Мне нужно продержаться достаточно, чтобы успеть убедиться, что Мэттью отослал Зиллу в Веспуджию. Он копит деньги на поездку.

– Ох, Чак! – простонала Биззи. – Смотри чтобы они не услышали эти твои разговоры!

По мере того как завеса делалась все плотнее и темнее, внутреннее зрение Чака прояснялось. Когда погода была хорошей, он целыми днями лежал на камне, смотрел в небо и видел картинки. Таких ярких картинок он не видел даже в те времена, когда его глаза еще не были закрыты завесой. Он сосредотачивался так, что становился частью всего того, что происходило в этих картинках. Иногда по вечерам он рассказывал Биззи о них, а чтобы она не волновалась, говорил, будто пересказывает сны.

– Мне снилось, что я еду верхом на единороге. Он был похож на лунный свет и такой высокий, что мне пришлось вскарабкаться на дерево, чтобы сесть ему на спину, и мы летали среди светлячков и пели вместе.

– Какой чудесный сон! Расскажи еще!

– Мне снилось, будто наша долина была озером и я катался на красивой рыбе вроде дельфина.

– Папа говорил, что в доисторические времена долина и вправду была озером. Археологи находили в ледниковой породе окаменелые останки рыб. Возможно, потому-то тебе такое и приснилось.

– Бабушка рассказывала нам про озеро в тот день, когда мы играли в одуванчиковые часы.

– Ох, Чак, ты такой странный. Ты иногда такое помнишь…

– И мне снились горящие розы, и… – Чак ощупью отыскал руку сестры. – Я могу перемещаться во времени.

– Ох, Чак!

– Я правда могу, Биззи.

– Пожалуйста, ну пожалуйста, перестань!

– Это всего лишь сны, – уступил Чак.

– Ну тогда ладно. Но маме не говори.

– Только тебе и бабушке.

– Ох, Чак!..

Он так хорошо знал дорогу к камню, что ему легче было дойти туда в темноте, когда совсем ничего не видно, чем при солнечном свете, когда сверкающие лучи проникали сквозь завесу, словно копья, и нарушали его чувство направления.

Время. Время. Слишком мало времени осталось.

Время. Время утекало, словно вода.

Он подошел к креслу Мэттью.

– Тебе нельзя больше ждать. Ты должен немедленно отправить Зиллу в Веспуджию, или будет слишком поздно.

Мэттью писал, писал так быстро, как только мог. Это все та книга, про которую говорил папа. Они не хотят, чтобы я видел эту книгу.

Ричи перед отъездом в Уэльс выпилил окно в комнате Брана…

Но Зиллы там не было. Почему там какая-то индианка?

Потому что это не время Зиллы. Она появится позже, в одно время с Мэттью.

Единороги могут перемещаться во времени

и дурачки

вот в пространстве уже труднее

Пэдди хочет избавиться от меня. Пэдди и Мортмайн. Слишком мало времени.

Разве ты не понял в Гвиннеде, что король может быть лишь один?

Ты станешь великим, маленький Мэдог, и назовешь мир своим, чтобы хранить его или уничтожить – как пожелаешь. Это злой мир, маленький Мэдог.

Ты принесешь благо своему народу, Эль Зарко, маленький Синеглазик. Ты ответ на наши молитвы, синева для рождения, синева для радости.

Какая синева появится

Они сражались

на вершине утеса

на крутом каменном склоне

мир

кренится

несется слишком быстро

я падаю

Свет возвращался медленно. Были тени, ничего, кроме сгущающихся теней и боли, и вот постепенно боль начала уходить, и целительный свет коснулся сомкнутых век. Он открыл глаза. Он сидел на звездном валуне, и рядом был Гаудиор.